Моцарт в Праге. Том 2. Перевод Лидии Гончаровой - Карел Коваль

«Как не помнить, невозможно забыть, дорогой наш маэстро. И сегодня я так же, как и в прошлый раз, уверен в успехе. Говорил я тогда: всё, что создано Моцартом, чехи обязательно полюбят. Могу повторить от всего сердца, маэстро».

Моцарт от души пожал другу руку. Подошли Стробах и Праупнер. Моцарт предложил начать завтрашнюю репетицию в девять утра. Гвардасони прокричал командным голосом:

«Синьоры, завтра в девять маэстро Моцарт начинает репетировать. Прошу всех прибыть вовремя, партии будут готовы. Копиисты работают всю ночь. А rivederci».

Голоса певцов звучали подобно хору из развлекательной оперы, наперебой состязались в любезности и учтивости. Прощаясь с Моцартом, старались сказать что-нибудь премиленькое и нечто подобное получить в ответ.

Гвардасони слегка нахмурился:

«А как, собственно говоря, обстоят дела с оперой в целом, маэстро? Будем ли мы готовы к сроку? Это, знаете ли, коронационная опера. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Вам поручили оперу, потому что доверяют. Уверены, что только произведение от Моцарта может наилучшим образом музыкально выразить отношение Праги к коронации императора Леопольда чешским королём».

Моцарт опустил голову, вытер пот с бледного лица, прежде чем ответить:

«У меня в голове всё готово. На бумаге написаны все арии и хоры, кроме партии Секста. Её я сегодняшней ночью целиком переделаю. Вы поняли, я рассчитывал на тенора, оказалось, петь будет пани Каролина Периниова.

Ансамблевые сцены напишу в несколько дней. Пан Праупнер получит завтра утром все хоровые партии, сможет сразу начинать репетировать. Хоры для меня на этот раз особенно важны. Об оркестре я не беспокоюсь, он мой, меня не подведёт. Не так ли, маэстро Стробах и друг мой Кухарж?».

Моцарт бросил взгляд в сторону верной троицы, словно черпал от них силы. В этот момент румянец вернулся на его лицо, голос стал твёрже, он продолжал:

«Уже сегодня необходимо переговорить с паном Маццолли. Надо провести окончательную проверку текстов, придётся кое-что сократить, сжать всю ту растянутую часть престарелой оперы-seria до драматической формы, пока она не станет соответствовать сегодняшнему дню. Однако эта работа оказалась хорошей практикой для меня, я ведь давно забросил эту форму, а тут ещё такие сжатые сроки!

Пришлось, хочешь-не хочешь, вернуться к временам моей юности, когда я сочинял для Мюнхена оперу-seria «Идоменей». Прага позвала, и я пришёл. Жаль, что так мало времени… Вы будете иметь коронационную оперу, синьор Гвардасони, готовую к сроку, и она ещё послужит вам, как уже служат мои «Фигаро» и «Дон Жуан».

Гвардасони подошёл к Моцарту, обнял его:

«Благодарю вас, маэстро, верю, что и в этот раз мы вместе победим».

Только к вечеру карета, присланная с Бертрамки, получила своего пассажира. Долго пришлось стоять верному Томашу у ворот театра, дожидаясь, пока маэстро разбирается с поручениями на завтра.

– 3 —

Старый кучер, прервав интересную беседу с приятелем Зимою, отдал честь кнутом пану Моцарту и щёлкнул каблуками. Зима тоже вытянулся свечкой, приветствуя маэстро. Моцарт подал руку Томашу, как старому другу. Этот добряк ежедневно возил его из Бертрамки в Прагу на репетиции, и снова будет возить по утрам сюда к театру.

«Все ли здоровы на Бертрамке?»

«Все, слава Богу. Только одного нам не хватает там, давно уже ждём».

«Чего же?»

«Да вас, пан Моцарт. Без вас Бертрамка не Бертрамка. Вот привезу вас сейчас, то-то будет радости…».

«Поезжай не быстро, Томаш, хочу снова полюбоваться моей золотой Прагой».

Томаш привычно взмахнул бичом над четвёркой белых лошадок, зацокал языком и выехал вниз по Угольному рынку вокруг закоулка Сырковой улицы к Йезовитской. На улицах собралась мощная куча экипажей, им неоднократно приходилось останавливаться и ждать несколько минут, чтобы разъехаться.

Моцарт в это время рассматривал новые афиши и вывески на старых знакомых домах, тихо напевал, иногда заглядывал в небольшую книжечку – вытащил её из кармана серого сюртука.

На Кржижовитской площади движение спокойнее, открывается прекрасный вид на Градчаны, в лёгких розовых облачках, они похожи на сказочное видение, всплывающее над Влтавой. Скорее сон, чем явь, подумал Моцарт. Проснулись воспоминания о первой встрече с Прагой.

Подмигнул пекарский подмастерье с блюдом булочек на голове, насвистывающий «Non piu andrai», сверкнули добрые глаза старого графа Яна Йозефа Туна во дворце «У железных дверей», где он пережил первые яркие минуты понимания своего творчества пражанами. Они так полюбили его музыку, что сделали её частью своей жизни.

Проезжая готическими воротами Старомнестской башни, он наклонился к левой стороне берега Влтавы и поприветствовал Мысливечкову мельницу, около неё весело кружились голуби над развесистой липой. Губы прошептали: «Il divino Boemo». Статуи на Каменном мосту, глядя на оживлённое движение повозок, словно пытались бежать вслед за ними.

Святой с пылающим сердцем на ладони смотрел с таким же вдохновением, как и тогда, в январе 1787 года. Моцарт ответил ему ласковым напевом своего сердца, радостным от встречи с любимым городом, который снова призвал своего Амадея, чтобы получить из рук его новый творческий дар.

На Мостецкой улице Моцарт засмеялся, увидев Стейнитцову кофейню, вспомнил весёлые ночи после репетиций и представлений «Дон Жуана», «Арию с шампанским», турецкий кофе. Он всё продолжал улыбаться, заглядывая в эркеры домов, пока его взгляд не упал на красивую девушку, поливающую цветы в окошке. Она улыбнулась незнакомому господину в карете, приняв его улыбку на свой адрес.

Конец ознакомительного фрагмента.